Фотоальбом Александра Бурцева "Балаклава"

Балаклава - небольшой старинный городок, раскинувшийся возле одной из живописных бухт Черного моря недалеко от Севастополя. Впрочем, очень трудно дать емкое определение этому уникальному месту хотя бы потому, что даже возраст его – около трех тысяч лет – взывает не столько к определению, сколько к его постижению.

Автор фотоальбома о Балаклаве Александр Бурцев - коренной балаклавец. Он находит и открывает "городу и миру” неповторимую выразительную красоту любимой им родной земли.

Если спроецировать образ-абрис Балаклавы в небо, то она станет похожа на огромную птицу с гибким телом-бухтой, хвост которой зависает над кудрявыми виноградниками Золотой балки, голова купается в синем воздухе Черного моря, а мощные крылья достают до овеянных легендами мысов - Айя и Феолент. Если позволить продолжить эту метафору, то автора альбома интересует в этой птице всё: архитектоника, форма, цвет, история, биография и даже перышки… При этом важно: он совершенно точно чувствует доминанту, которой как стержнем держится весь его масштабный «балаклавский цикл». Балаклава – это прежде всего великолепное пространство. Пространство, ритм которого лучше всего, кажется, передает архаический гекзаметр. Часто цитируемые стихи Гомера о древней балаклавской бухте не только информация о прекрасном мифе. Сама медлительная косноязычная музыка его требует усилия, чтобы добраться до смысла. Он словно подсказывает, что земля эта древнее всех, даже мифологических, дат.

Одним из любимых жанров Александра Бурцева является панорама. Автор использует разнообразные ракурсы и объективы: Балаклава предстает то в гармонии с человеческим всеохватным взглядом, то с высоты птичьего полета, то начинает таинственно клубиться и оживать в «рыбьем глазу», то распахивать веер балки Кефало-вриси, то замыкаться циклопическим камнем Мытылино западного берега… Обращает на себя внимание характерный бурцевский прием – фотоснимок с низкой точки зрения через «захват» маленького предмета, как правило цветка или травки, на переднем плане. При этом ирис, рыбка, крокус, цикорий или каперс приобретают такое же монументальное звучание как скала, вода, небо. Витражный эффект контровой съемки придает им какую-то светозарную красоту, роднящую эти эфемерные предметы с драгоценными камнями. Художнику по образованию, ему мало интересны просто красивые балаклавские мотивы. Тем более чуждо форсирование технических эффектов, которые он знает, однако использует очень тактично, понимая возможности и особенности фотографии как неповторимого вида искусства. Ведь очень важно найти и запечатлеть мгновение в его смыслообразующей красоте. Такова, к примеру, цветущая ветка на фоне когда-то прекрасных полуразрушенных дворцов. Не оказывается ли более хрупким по сравнению с вечностью создание человеческого гения (даже если это многовековые генуэзские башни) нежели крохотные цветики и колоски? Автор тонко и глубоко чувствует настоящую красоту, наблюдает, открывает, размышляет и приглашает к участию в этом процессе зрителя - как бы к постижению некоей важной тайны, которая уже самой таинственностью, неоднозначностью, неразгаданностью интересна и прекрасна, даже если несколько грустна или драматична. Этот взгляд «через тусклое стекло» предположений - окно, отражение в луже после дождя, через ряд фонарей или занавес сухой овсяницы дарит радость догадки: зыбкой, но неразрывной связи многих и многих живших на этой «оголтелой земле» и вбиравших те же клики, шелесты, плески, запахи…

Александру Бурцеву интересна та же тропа в искусстве, по которой шли в свое время, к примеру, поэты Осип Мандельштам и Максимилиан Волошин, или один из его старших современников севастопольский художник Геннадий Арефьев. Старые, много пережившие дома, простые цельные, много испытавшие люди, со своей судьбой или по крайней мере - своей биографией. Они уже почти прожитой жизнью получили право быть запечатленными: старушка, подметающая улицу; «морской волк», побывавший не в одной передряге; или латанный-перелатанный дом, «заплаты» на котором, как морщины рембрандтовских стариков, хранят свои «неведомые миру слезы». Тем более в нынешней Балаклаве это всё – как бы «уходящий объект», который успел запечатлеть фотоглаз Александра Бурцева. В этом балаклавском альбоме особое место принадлежит «листригонам» - славным балаклавским рыбакам, в свое время пламенно воспетым писателем начала 20-го века Александром Куприным. Не случайно название Балаклава, по одной из наиболее популярных этимологических версий, переводится как «гнездо рыб». Все занятия в Балаклаве по сравнению с доапостольскими профессиями рыбака или виноградаря – эфемерны и призрачны. Продавцы «воздушных шариков» и иных сиюминутных наслаждений (прогулок на яхтах и катерочках по морю, ужинов в ресторанчиках на воде, всевозможных фестивалей и прочее) – милый импрессионизм «одного дня»!.. Но подлинные созидатели и двигатели жизни – люди постоянного, упорного и мужественного труда и их окружение - гораздо интереснее автору альбома. И потому простая рыбацкая лодка с ниспадающей величественной сетью своей монументальностью вполне может соперничать с башней-донжоном – архитектурным сооружением итальянского мастера эпохи Возрождения. Даже извечные маленькие спутники рыбаков – чайки, коты или собаки - могут вызывать не только умильную улыбку, но порой искреннее изумление.

Балаклава интересна автору в разное время суток: ночью - при таинственном свете луны и в ярком сиянии разноцветных искусственных огней; утром - в тумане и розовых нежных лучах солнца; сверкающим искрящимся днем и жарким закатным вечером. Балаклава прекрасна во все времена года: летом, когда ее просторы оглашаются веселой суетой отдыхающей публики; зимой, когда обнажается каменная суровая мощь почти безжизненного пространства; весной, когда становятся голубыми и розовыми скалы и хрупкие цветики пробивают камни; осенью – когда свинцовое небо и густо- синее море подчеркивают бронзово-коричневую шкуру балаклавской земли. Но эта смена времен суток, времен года и поколений настолько постоянна в этом неизменном пространстве, что лишь подтверждает истину, сформулированную библейским мудрецом: «род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки».

Алевтина Ярославцева